Музыка г-на Яковеля решительно никакой художественной ценности не представляет. В программке сказано: «Как известно, актеры „Буффа“ профессионально поют…» Ах, это предательское «как известно»! Ничего такого заранее известно быть не может, поскольку театр (как известно) существует здесь и сейчас — и лишь сейчас нам может стать известно, что актеры профессионально поют. Увы. Нам стало известно прямо противоположное. Так что сразу отбросим эти слагаемые спектакля.

Перед началом почтенный Исаак Романович вызвал к публике, как он выразился, золотой запас — отцов-основателей. Да, 30 лет сценических трудов не проходят даром. «Запасные» и вправду оснащены получше их нынешних праправнуков по школе. Отлично помню буффовский «Первый концерт» 1983 года — ребята были артистичны и заразительны на зависть многим т. наз. звездам советской эстрады. Сейчас они, естественно, постарели, отяжелели, но зато владеют искусством крупного жеста (который следует сделать вместо десятка мелких), смачно поданной реплики и гримасы. Основой эстетики этого театра всегда было разудалое комикование — в чем, разумеется, ничего дурного нет, он ведь и называется «Буфф», а не, скажем, «Бином Ньютона». Еще Пушкин велел судить художника по закону, им самим над собой признанному. К тому же художник Яна Штокбант соорудила огромную зеленую спираль, сужающуюся в глубину и усеянную лампочками, — как сообщает опять-таки программка, это омут любви: когда он поглощает очередную жертву, лампочки романтически мигают, им вторит подмигивание звездного неба на заднике… В общем, театр совершенно справедливо ведет свою родословную от варьете и кафешантана.

Так вот, по этому закону ветераны труппы кое-что умеют, юные актеры в ролях влюбленных не умеют просто ничего. С этой иерархией можно бы согласиться, однако в первой же сцене выходит приглашенный из Театра Ленсовета Владимир Матвеев — и отменяет все иерархии. Он сработал своего эпизодического Эгея ровно в том стиле разудалого комикования — но каков класс этого комикования! Эгей — зловредный старикашка, который до такой степени хочет выдать дочь за нелюбимого ею парня, что за ослушание готов обречь ее на казнь. У шекспировских героев сплошь и рядом случаются такие закидоны, но оправдать их можно, лишь подняв градус сценического существования, раскалив его добела. Матвеев так и играет: его Эгея буквально корежит от ярости, он ею захлебывается, кипит и брызжет.

Все участники подзвучены, а микрофон — опасная вещь: он укрупняет приблизительные интонации, грязный речевой рисунок, однако и безупречно точный и музыкальный, как у Матвеева, — тоже.

Конечно, по сравнению, скажем, с Карениным в спектакле «Каренин. Анна. Вронский» в Ленсовета этот мастер-класс — просто шалость превосходного актера, но и она стоит остального спектакля. Когда в 1980-м появился одеколон One Man Show, переводили и как «шоу одного мужчины», и как «театр одного актера». Владимир Матвеев сейчас соединил оба варианта.

Текст: Дмитрий Циликин

Деловой Петербург. № 196. 01.11.2013