Путь наверх

Чтобы понять героев Островского, за ними достаточно просто понаблюдать. И на первый план выступают не слова и мысли, не жесты и взгляды, а стилистическая окрашенность речи, её манера, интонационные особенности. Всё это умело используется поэтом и композитором. Поэтические и музыкальные характеристики не переформатируют персонажей, а лишь добавляют им «рельефа», делают ближе современному зрителю.

«Когда-нибудь Россию назовут: Страна Советов», — многозначительно поёт одержимый страстью давать советы богатый барин Нил Федосеич Мамаев в гомерически смешном исполнении Михаила Трясорукова. «Все грехи я давно отмолила», — выводит томным контральтовым звуком всласть погрешившая на своём веку Турусина — блестящая работа Юлии Овсяниковой, а закоснелый ретроград Крутицкий — великолепный Мурад Султанниязов, как болванчик, повторяет «во всём виноваты мы сами, да-да». И вот уже ритмичные мелодии и остросатирические стихи вкупе с острогротесковой манерой актёрской игры выводят старые, как мир, явления, изображённые классиком, на уровень эмоционально-чувственный, максимально сближая реалии конца XIX столетия с приметами дня сегодняшнего. Сценографическое решение Яны Штокбант — легко трансформирующаяся и рождающая самые разные ассоциации огромная деревянная конструкция, эклектика в костюмах — задаёт ещё большую степень обобщения.

Из темноты на подмостки выходит Егор Дмитрич Глумов — холодный, расчётливый, абсолютно уверенный, что для восхождения по карьерной лестнице все средства хороши и без лишней щепетильности раскрывает свои намерения в музыкальном номере «Мой дневник». Образ обаятельного авантюриста примерили на себя Андрей Подберезский и Вячеслав Семёнов. Подберезский сознательно избегает полутонов. Вот он отрывается от дневника, смотрит ледяными глазами в зал, на тонких губах блуждает усмешка — таков он с теми, кто не может стать для него ступенькой, пропуском в высшее общество, а для иных у него припасены заискивающая улыбка и глаза, сияющие как рождественские звёзды. Внешне и интонационно Подберезский-Глумов меняется моментально, внутренне одинаков всегда. «Вы опасный человек, — внимательно вглядывается в его влажные сверкающие глаза уже узнавшая истинную цену племяннику Клеопатра Львовна Мамаева, — вас слушаешь, слушаешь, да, пожалуй, и поверишь». Это «поверишь» — вопреки всему, даже здравому смыслу становится ключевым. Глумов — гениальный манипулятор, его оружие не лицедейство (поэтому смело можно недожать или пережать), а умение распознать «ахиллесову пяту» противника и правильно на неё надавить.

Семёнов в роли Глумова, напротив, придирчив именно к внешнему рисунку роли. На протяжении всего спектакля сохраняет бесстрастное выражение лица, лишая своего героя любых видимых эмоциональных проявлений. Но, как ни странно, подобная сдержанность более подозрительна, нежели явное «хамелеонство» Глумова-Подберезского.

Ника Козоровицкая в роли стареющей красавицы Мамаевой изображает хитрую интриганку, скрывающую за мягкой кошачьей повадкой зубы и когти опасной хищницы. В ней всё красиво и всё дозировано — жесты, чувства, слова. А ещё она умна, если бы и не было злосчастного дневника, она всё равно бы рано или поздно разоблачила Глумова. Совсем другая Мамаева у Марины Титовой, скрывающей под маской добродетельной инженю грубую хамоватую бабёнку.

Несхожесть спектаклей с разными составами — свидетельство режиссёрского доверия к актёрам, бережного отношения к их индивидуальности, и, видимо, поэтому одним из маркеров постановки становится целая россыпь блистательных актёрских работ.

Ну а в финале ничто не помешает Егору Дмитричу подняться по вожделенной лестнице, ведущей вверх — благо, что и возникнет она прямо на сцене из выдвинутых ящиков комода. Да разве и могло бы случиться иначе? Ведь он же «деловой человек» и вообще «прелестнейший мужчина»…

Текст: Светлана Рухля

Музыкальный журнал. № 11. Ноябрь 2015