Как раскиданы камни

Мурад Азатович, драматург Шмитт не «легкого жанра», а в «Буффе» идут спектакли по двум его пьесам...

«Распутник» про Дени Дидро у нас идет, можно сказать, с благословения самого автора. Шмитт великий, он один из самых востребованных современных драматургов: знаток истории и литературы, с очень правильной головой, с мыслями, которые, может, присущи многим, но с уникальным умением их формулировать. Как Жванецкий: что ни скажет - да все так думают, но выразить не смогут.

Пишут, будто Шмитт лестно о вашем исполнении его пьесы отозвался...

- Общение было минимальное: я пишу: «Спасибо вам», - он: «Спасибо тебе».

Есть два варианта сценария - по одному снят фильм с Венсаном Пересом и Фанни Ардан, и пьеса для театра. Режиссер Геннадий Май принес мне эту пьесу, но, когда спектакль был практически готов, поступает, скажем так, рекомендация: играть в другом переводе. У той версии, которую играли мы, были какие-то сложности с заверением авторских прав. Я беру предлагаемый перевод, читаю - и отказываюсь это играть. Удивительно, как один и тот же материал может быть в одной интерпретации поэзией в прозе, а в другой - гадостью.

В результате автор того, сильного, перевода связался с Эриком Шмиттом, заявил, что наш «Распутник» - лучший из тех, что есть в стране (его тогда играли в нескольких театрах), и попросил дать права. И драматург сказал: «Пусть играют в этом переводе».

Он потом посмотрел спектакль на видео, написал мне теплые слова. И тогда же мне принесли его новую пьесу «Если начать сначала». В которую я влюбился так же, как когда-то в пьесу «Распутник».

Дал почитать коллеге, Илье Кузнецову, он подключил художественного руководителя нашего театра Исаака Романовича Штокбанта, тот пришел в восторг. Она настолько прекрасна, что сама себя строит, потому я впервые и решился взяться за нее как режиссер.

По фабуле, вполне зрелый человек встречает себя 25-летнего и переживает заново самый судьбоносный день в своей жизни - наблюдает, сомневается, правильно ли тогда поступил.

К этим мыслям каждый приходит, когда наступает «время собирать камни». Собираешь и думаешь: может, следовало их раскидать в другом порядке? Но зачастую приходишь к выводу: нет, как раскиданы, так и надо.

По аналогии с «Если начать сначала»: 30 лет назад вы, драматический артист, перешли из Молодежного театра в «Буфф» и оказались там одним из немногих чужаков.

Да, я пришлый, варяг. «Буфф» сложился из студентов курса Исаака Штокбанта в ЛГИТМиКе. Это и моя альма-матер, но я - курс Владимира Викторовича Петрова. То есть «петровский» пришел к «штокбантцам».

Это занятное пересечение. Есть ведь группа очень понятных «штокбантцев»: Елена Воробей, Гена Ветров, Юра Гальцев. Есть группа очень понятных «петровских» учеников: мои однокурсники Саша Лыков и Лариса Гузеева, Дима Нагиев, который учился на два курса младше меня... Но так получилось, что у Петрова своего театра не было, а у Штокбанта, при всех трудностях, театр сложился.

Я пришел сюда в конце 1990-х. Годы пустые, голодные, денег не хватало, тем более что есть ребенок (я к тому времени был в разводе, алименты платил). Честно говоря, перешел в «Буфф», поведясь на деньги. А оказался в самом правильном для себя месте. Так что «Если начать сначала» - это я, пожалуй, не менял бы.

Бывали разовые проекты с другими театрами, это было мило, но дом, насиженное гнездо - здесь. Не болото теплое затягивающее, а... знаете, вот как человек закрывается в комнате, чтобы почитать или что-то написать и чтобы никто не мешал.

Правильно Семен Спивак, художественный руководитель Молодежного театра на Фонтанке, про Исаака Романовича сказал: он всем дает дорогу, он не душит, не давит. Либо помогает взлететь, либо говорит: «Ну ты, видимо, просто не отсюда».

То есть тут такая зона комфорта для вас. Вы из нее выходите?

Конечно. Во-первых, есть спектакли внешние. Не те, которые идут в других театрах, а антрепризные. Мне не нравится это слово, потому что зрители идут на антрепризу с заведомым предубеждением.

Почему идут? Потому что есть города, городки, и их немало, где делать просто нечего. А тут спектакль привезли. И идут, и представляют себе, что на сцене будут две вымотанные «звезды» и один стул.

А мы приезжаем с декорациями, играем по-честному. И люди в отзывах пишут: «Не знал, что бывает и такая антреприза».

...а во-вторых, выход из зоны комфорта, наверное, - кино, сериалы?

Редко снимаюсь. Съемки, к сожалению, не то что зоной комфорта, это и зоной дискомфорта не назвать.

Я как-то смотрел интервью с парнем, оператором, который уехал в Америку (Роман Васьянов, снял в США, в частности, «Ярость» с Брэдом Питтом. - Ред.). Он рассказывал о первом дне на американской съемочной площадке: всех вызвали к девяти утра - ну, думает, начнут, как у нас водится, где-то к часу. Пока свет поставим, пока то-се. И вдруг оказывается, что там не как у нас: когда назначено, тогда и начинают.

А у нас по-прежнему: в девять утра вызвали - в кадр войдешь через несколько часов. Не знаю, как определить это ушедшее в никуда время.

Этой... как бы мягко сказать... неспешности я нашел одно объяснение: то, что для меня потеря времени, для киногруппы - нормальная жизнь, которая идет. Вот как мы, театральные, приходим в театр, друг к другу в гримерки заходим поболтать, так они приходят на съемочную площадку. А ты наблюдаешь за этой их жизнью, сидишь и думаешь: фигли я тут делаю?

Мне доводилось поработать с интересными режиссерами и операторами. Но и в этом случае результат обычно из разряда «надо же, умудрились сделать, несмотря ни на что!». Я по пальцам могу пересчитать отечественные сериалы, которые досмотрел до конца, и вот в таких случаях мне жаль, что я не там.

Но в целом... У нас так плохо снимают потому, что и это «плохое» смотрят. А смотрят потому, что при всем Интернете у огромного количества россиян или его нет, или не умеют им правильно пользоваться, или им проще нажать кнопку телевизора и потреблять это в фоновом режиме.

А кино... Вот почему на «Мимино» плакать хочется, а на «Движении вверх» - не хочется? Может, просто сейчас больше суеты, а раньше многое было между строк, и это требовало сосредоточения на этом междустрочном чтении? Помню, как на фильме «Гараж» люди целые фразы переписывали и при этом были несколько обалдевшие: «Как такое разрешили?!».

Вот такие вещи вызывали выброс серотонина, эндорфина. А не технологический показ того, как из дула вылетает пуля и пролетает сквозь человека. Кино стало гаджетом. Не случайно фильмов, где на всем протяжении в кадре один актер что-то говорит, очень мало, а моноспектакли не редкость. Потому что это живое. Я обожаю, когда на сцене только ты, луч света и разговор со зрителем. Вот как когда-то площадные артисты выходили, разворачивали коврик - и представление начиналось. Как говорит Исаак Штокбант, театр - это актер и коврик. В смысле - сцена.

В «Буффе» еще и столики и поесть-выпить можно. Это ведь «услуга»? Учителей обижает, когда образование называют услугой, театры тоже заявляют: «Мы не «услуга». А «Буфф»?

В театральном мире делается все для того, чтобы театр «Буфф» не считался театром. Его игнорирует профессиональная театральная критика, о нем снисходительно говорят худруки и режиссеры других театров: «Ну это ж буффонада».

Но мы не для критиков, худруков и режиссеров. «Буфф» для того, чтобы человек после тяжелой трудовой недели пришел и отдохнул. Что, это такая особая миссия - показать в спектакле, как человеку хреново живется? Да ему и так хреново живется, чего про это рассказывать?

Слово «услуга» меня, наверное, оскорбило бы в 20 лет, когда я только заканчивал институт и верил в то, что искусство стоит надо всем. А потом столкнулся с реальной жизнью: по залу снуют официанты - обслуживают, у двери швейцар - обслуживает. Таксисты привозят публику - обслуживают. А потом на сцену выйдут актеры и будут развлекать.

Это услуга. Но мне нравится, когда люди приходят получить «обслуживание», а выходят уже с несколько иным мироощущением, потому что тут и Дидро, и Эзоп.

Вот когда-то ездили к цыганам. Сейчас мы те самые цыгане. Разве что в пушкинские времена к цыганам ездили, прямо скажем, не работяги, а к нам приезжают и те, кто к вечеру только просыпается, и те, кто на заводе отработал.

Мы недавно с молодым актером говорили. Он: «Во время спектакля у кого-то телефон звонит - как-то надо реагировать?». Отвечаю: «Да». Но только если формат спектакля позволяет и если ты своей фразой попадешь в точку. Не уверен - промолчи.

Реакция зрителя может быть любой. В «Распутнике» героиня ведет долгий сильный монолог в том духе, что вы, мужчины, думаете, что победители, а вами просто крутят! Дидро это выслушивает... Молчит... В долгой паузе собирается с мыслями... И вдруг из зала: «Ну ответь ей!!!». И я понимаю: нормально, зритель с нами.

И это не тот случай, когда зритель выпил, хотя и такое случается. 

Да всякое бывало. У нас в театре и стреляли - давно, в 1990-е. Тогда много где стреляли, и почему ж в театре не пострелять? Это было еще в старом здании на Народной. Одному зрителю не понравилось что-то в другом зрителе, он вышел и вернулся с карабином. И начал пальбу. Завершилось тем, что его вместе с одним нашим артистом, у которого был сломан прикладом нос, везли в одной «скорой».

Вот еще из серии «Если начать сначала». Как вы решили стать актером?

Когда в детстве спрашивали: «Кем хочешь быть?», - я отвечал не «космонавтом», а «ветеринаром». Люблю животных. Но когда понял, что эта профессия неразрывно связана с их страданием, решил, что это для меня слишком.

А так: дед по отцовской линии народный писатель Туркмении, отец - композитор и музыкант, учился в Гнесинке. Мама - музыкант, Гнесинку не успела закончить, потому что за папу замуж вышла.

...Меня с детства водили в театры, и я однажды понял, что вариантов других у меня и нет. С пятого класса был в знаменитом Делегатском собрании ТЮЗа, это была великая эпоха Корогодского. Я видел гениальных актрис - Ирину Соколову, Татьяну Кудрявцеву, потрясающую Антонину Шуранову, Свету Смирнову.

Вот встретил на вручении «Золотого cофита» Ирину Леонидовну Соколову и Николая Николаевича Иванова: это боги, которые должны существовать в твоем детстве, чтобы ты рос правильно. У меня эти боги были. Я видел, как Соколова без всякого грима превращается в шесть разных человек.

Кстати, опять же интересные переплетения: тот ТЮЗ, в который я когда-то ходил, одно время возглавлял Анатолий Праудин, а с Толей мы познакомились в студенчестве на картошке: он на одной грядке собирал, я - на соседней. Праудин относится к профессии так же, как к ней относился Корогодский, как относится Додин: если спектакль про деревню, собирает актеров и живут в деревне.

Насколько я знаю, частично так же работает сейчас Гриша Козлов (худрук театра «Мастерская». - Ред.). Вот еще один, с которым мы учились параллельно, а сейчас его «Мастерская» обитает в здании, где раньше был «Буфф».

Вашему младшему сыну 13 лет, а старший совсем взрослый - он не в театральной сфере?

Нет, и мне безумно обидно: разговариваю с ним - вижу классного сценического партнера. Я уверен, что он «умыл» бы многих профессиональных артистов.

Многие критикуют репертуарный театр: неповоротлив, неэффективен и т. д. Вам как кажется, в России эта форма все-таки останется? Мало где она есть.

Мне немножко претит западная система, по которой спектакль играется таким блоком 20 раз подряд, а потом исчезает навсегда.

Мне нравится, что можно, сыграв что-то сегодня, вернуться к этому через месяц, что-то изменив, передумав. У нас есть спектакли, которые идут 25 лет, и они уже не те, что в первые годы. Дидро, которого я играл раньше, очень отличается от Дидро, которого играю сейчас. То же самое с Казановой, с Робертом Чилтерном из «Идеального мужа» Уайльда.

Это ведь счастье было: видеть Николая Караченцова или Евгения Леонова сегодня в одном образе, а завтра - в совершенно другом.

Я считаю, репертуарный театр - благо. Для того чтобы сбегаться и разбегаться, есть антреприза.

Когда вы после спектакля чувствуете: «Получилось!»?

Спасибо, конечно, зрителю, но я ориентируюсь вовсе не только на его реакцию. Оцениваешь себя, партнеров, ход спектакля - очень многое должно совпасть. Если совпало, не премину подойти сказать: «Ребята, сегодня было классно».

Со мной такое было много раз. За тридцать лет, наверное, целых три раза.

Текст: Александра Шеромова

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 102 (6455) от 07.06.2019.